Со всех сторон подступает детство. Уже и спряталась бы, но нет. Всего и дела – успеть одеться, пока из детской не хлынул свет, колючий шарф намотать на горло и сунуть завтрак в портфель, пока часы блестят на запястье гордо, и целых пять минут до звонка. Я безнадёжно теряюсь в датах, но мне является до сих пор, как тридцать витязей бородатых, ансамбль с названием «Кохинор». Зачем я помню все эти лица архитектурных богатырей? А детство тянется, детство длится, а свет струится из-под дверей, где в стороне от больших вопросов сидит рыбак и плывет челнок, где токмаковских веснушек россыпь на книжке «Пеппи Длинныйчулок», и страсть к плащам и к тигровым шкурам, и пыль на лондонской мостовой, и в старой азбуке взгляд с прищуром того, который всегда живой. А луч высвечивает картины, а слух выхватывает слова из темной тени, из бурой тины, из недобитого волшебства, и давний мир, золотой и синий, встаёт, вчерашнего дня свежей, где каждый отблеск умножен силой калейдоскопов и витражей, где мелочь каждая что-то значит, где мы искали особый знак внутри пустых сигаретных пачек, уже не помню, зачем и как, за полотном железнодорожным, где грохотали товарняки, и мир казался ужасно сложным, но были крылья его легки. Так и мелькают осколки эти из жизни в синем и золотом, когда хотелось всего на свете -- на этом свете, а не на том. Давно бы выбросить, но не можешь, в карманах звякают вразнобой, и слова «вечность» из них не сложишь, а то, что сложишь, всегда с тобой. 2013/18.02.2023